Почему родители не готовы к тому, что с ребенком может что-то случиться
Родители боятся за своего ребенка. Они жестко контролируют, лишь бы с ним ничего не случилось. Вчера я была свидетелем того, насколько не готовы родители к тому, что с ребенком что-то случилось.
Мы гуляли с внуком на детской площадке. Воскресенье, много народу. Папы, мамы, бабушки, дети разных возрастов. Вдруг слышу истерический крик: «Ребенок упал!».
Поворачиваю голову: мальчик двух лет, который играл с нами несколько минут назад, лежит на спине в позе звезды, раскинув руки и ноги, и не шевелится. Упал примерно с трехметровой высоты, не удержался.
У меня в голове мгновенно миллион мыслей:
- не трогать, не давать ему двигаться,
- как-то сказать маме (его мама беременна, я видела, как она отошла и села в сторонке, так как на площадке нет скамеек, она ничего не знает),
- срочно скорую.
Ну и всякая паническая дребедень, естественно.
Мой сын так часто падал и разбивался, что я научилась действовать молниеносно. Оказывается, с годами этот навык не пропадает.
Отдаю Луку мужу и в два прыжка оказываюсь рядом. Ребенок лежит с открытыми глазами, явно в сознании, но даже не делает попыток встать. Жуткое зрелище. С ним точно что-то не так — он был очень живой и подвижный. Хорошо бы просто испуг.
Его обступила толпа взрослых и детей. Все напуганы, пытаются поднять мальчика. К счастью, только уговорами. Скорую никто не вызвал.
Подскочила я вовремя, так как чей-то папа схватил парня за руку и решил-таки поставить его на ноги, приговаривая: «Ну чего ты лежишь, давай вставай скорее».
Кричу: «Не трогайте его и вызовите скорую!». Меня принимают за маму, поэтому слушают.
Мальчик не двигается. Я сажусь на корточки, тихонько глажу его. Спрашиваю у взрослых, что случилась. Получаю букет противоречивых свидетельских показаний: упал плашмя на спину; спрыгнул на ноги, потом упал; ударился головой, потерял сознание; не ударялся головой, не терял сознание. Одна женщина настойчиво повторяет: «С ним точно все в порядке, я точно видела».
Объясняю, где найти маму. Пока глажу и спокойно разговариваю с мальчиком. Внутри у меня все дрожит.
У него потекли слезы. Я радуюсь — отходит от шока.
И тут я слышу голоса из-за спины: «Не плачь!», «Ну зачем ты плачешь, сейчас мама придет!». И это «не плачь!» повторяется и повторяется со всех сторон как мантра.
Я шепчу ему на ухо: плачь, малыш, плачь, тебе больно, ты испугался, плачь.
Прибегает мама, пытается схватить ребенка в охапку, я ей не даю. Она почему-то меня слушает. Начинает причитать. Я второй рукой глажу ее. Зачем-то говорю глупое «не волнуйтесь» — она беременна. Постепенно успокаивается об меня. Начинает тоже тихо разговаривать с сыном.
Наконец мальчик пошевелил пальцами рук, все вокруг тут же облегченно загудели. «Вот видите, все в порядке, руки шевелятся. Давайте проверим ему ноги!».
Напряжение столь велико, разрядить его нечем, и бездействие невыносимо.
«Давайте доверим это врачу», — говорю я.
Приезжает скорая. Спасибо, ребята, что так быстро. Ребенка аккуратно кладут на носилки и уносят в машину. Народ расходится.
Зачем я все это пишу?
Ну, во-первых, страшно, и тупо хочется отреагировать.
А во-вторых, меня поразила беспомощность взрослых людей. Почему-то никто не знает, что в случае возможного повреждения позвоночника нельзя кантовать. Я это еще со школы помню. Так хочется поскорее убедиться, что все хорошо, что совершенно отшибает разум. Непреодолимое желание срочно что-то делать из тревоги. Не важно, что. Здесь злюсь. Сильно.
И эта невыносимость наблюдать чужое страдание, особенно страдание маленького ребенка. Как мы можем быть опорой своим детям, если не в состоянии выдержать вида детских слез? Проще запретить. Ведь если не плачет, то можно думать, что ему не больно. А слезы заставляют сочувствовать, сопереживать. Прикасаться к своей боли, к своему страху, к своей беспомощности. Ну его нафиг! Не плачь! Зачем ты плачешь? Перестань! Снова злюсь.
Мне кажется, вот чего нужно по-настоящему бояться. Что когда с ребенком что-то случится, мы не сможем оказать ему поддержку, потому что не готовы.
А случится обязательно, без этого еще никому не удалось вырасти.